– Колян? – само собой слетело с моих губ.

– Не, меня Толькой кличут, – недоуменно ответил парень. – А что?

– А ничего, – вздохнул я. – Ну как, Толя, удачно пограбил?

– Какое там, – махнул он рукой. – Мы же четыре дня не жрамши, ослабели… а ваших там толпища… Едва утек… да вот не утек. Ну давай, сыскун, вяжи меня, – вытянул он вперед руки. Левой определенно досталось.

– Чем это? – кивнул я на окровавленную ладонь.

– Саблей зацепили. Еле вывернулся… Давай, чего там, вяжи…

– Да погоди, с этим всегда успеется, – я по-прежнему держал палец на спуске, но уже понимал, что никакой угрозы этот пацан не представляет. – Скажи лучше, чего с разбойниками связался?

– Воспитывать хочешь? – скривился парень. – Про линию втирать, все такое, да? Благодарствую, вот так наслушался, – он чуть было не сделал характерный жест, но не решился изменить положение рук. – А что мор у нас в деревне три года как случился, это, значит, ничего, это все по Равновесию… У меня всех синяя лихоманка унесла, всю семью… один остался… со всей деревни пятеро нас уцелело. А зачем мы боярину нашему Аристарху Никифоровичу? Два пацана, девчонка малая, трех лет не исполнилось, дед Погуда, слепой, да бабка Анисья, ей девяносто… Что, мы деревню подымем? Ну и на торг нас…

Он говорил и говорил, не замечая дождя, слова сыпались из парня, как соль из дырявого пакета. Видно, давно не с кем было поделиться. А может, истерика такая.

– Что, не хотелось продаваться? – понимающе кивнул я.

– А то… Тут же как линия прогнется, кто ж знает. Может, повезет с хозяином, а может, зверюга попадется: миска пустой похлебки в день и чуть что – плетьми на конюшне. Слыхал я про таких господ… Ну и дернул по пути, как везли нас в Рязань. Андрюху, он на год моложе, уговаривал, давай, мол, со мной, да струсил Андрюха. За линию свою испугался… Ну я и один… А там так и получилось… подобрали меня люди Аркашки Пузыря…

– И начал ты грабить, убивать, гроши у населения отнимать, – в тон ему хмыкнул я. – Не жалко людей-то?

– А кто меня жалел? – парировал бледный Толик. – И никого мы не убивали, и не мучили никого, а что брали, так на прокорм. Пузырь – он же не просто так, он же за справедливость…

Ню-ню, Робин Гуд Рязанского уезда. Понятная сказочка. И вместе с тем я ощущал, что парень ничего мне специально не втирает, не хитрит. Просто ему уже все равно, жизнь он считает конченой, вот и пробило на откровенность.

– Ну так сколь веревочка ни вейся, – строго заметил я. – Сейчас вот повяжу, приведу к нашим. И за все дела отвечать придется.

– Угу, – безразлично протянул Толик. – Знамо дело. Пузыря на корм крысам, Звягу по пояс в землю, они главные… а нас вроде как по-мягкому… на баржу и восточным варварам в рабство. А там такое рабство, что уж лучше в крысиный поруб… И почему у меня линия такая гнилая? – риторически вопросил он.

– Типа как в прежних шарах тебе слишком везло, – ухмыльнулся я. – По науке аринакской вроде так выходит.

– Ага, сто раз слышал, – вздохнул парень. – А все равно, несправедливо это… мало ли где кому везло… я ж про то не помню, а отдуваться мне…

Тоскливо мне сделалось, внутренняя погода – под стать внешней… Ну повяжу я ему сейчас руки, моток веревки в сумке лежит, петлю сделаю, на шею накину, поведу к нашим… Точь-в-точь как меня летом на аркане вели к телеге. И поедет этот Толян с лицом Коляна к каким-нибудь местным чучмекам. Вкалывать будет по восемнадцать часов в сутки, жрать баланду, чуть что не так, получать плети… А то ведь может и извращенцу какому-нибудь достаться, по закону подлости… по благородным аринакским истинам. Короче, от чего парень сбежал – к тому и прибежал. Только вот бежал он от воображаемых ужасов, а влип в реальные. И я вроде как винтик в этом механизме. Колесико государственного аппарата.

– Слышь, Анатолий, а лет-то тебе сколько?

– К зиме шестнадцать будет, – после недолгой заминки ответил он. – А что?

А ничего… Даже по земным законам неполная уголовная ответственность. А вот по ихним, аринакским, никакой разницы. Тут же не по гуманизму судят, а по этой долбаной линейной алгебре…

– А вот если б не было меня тут, – философически спросил я, – добежал бы ты до лесу. Дальше-то куда?

– Дальше… – парень криво усмехнулся. – Дальше-то болотными тропами… уж нашел бы где схорониться… А потом… всяко уж хуже не было бы. Приткнулся бы куда…

– Ну, в таком случае считай, что не было тут меня, – мрачно сказал я. – Давай, беги. – Я опустил арбалет.

– Смеешься, да? – Парень по-прежнему держал руки поднятыми. – Измываешься? Я побегу, а ты мне в спину стрельнешь. Знаю я вас, сыскунов…

– Плохо знаешь. На вот, кстати, возьми. – Я вынул из сумки тряпицу с недоеденным хлебом. Положил краюху на мокрый еловый ствол. – Бери – и смывайся по-тихому. Сейчас наш старший может подойти с поста меня снимать.

Решившись, парень каким-то кошачьим движением метнулся к стволу, здоровой рукой сцапал хлеб и, не оборачиваясь, нырнул в высокие лохматые кусты, которыми заросла опушка. Еще с полминуты слышался треск и топот, а потом вновь на мир опустилась тишина. Если, конечно, вынести за скобки монотонный ритм дождя.

Уже почти совсем стемнело, когда за мной явился Корсава. Повезло, что сумерки и туман, – иначе бы зоркий десятник обязательно разглядел примятую траву.

– Что, тихо? – буркнул он, раздвигая сухие стебли бурьяна.

– Да вот, не пришлось повоевать, – я следил за своим голосом, чтобы звучал натурально. – Не было никого.

– Ну, не было так не было, – согласился Корсава. – Завтра сдадим душегубов в Приказ, там уж их расспросят как следует, выяснится, всех ли повязали. Ежели выйдет, что упустили мы кого, всем нам наказание будет. Для выпрямления линий. Пойдем, что ли, Андрей. Вечерять пора.

Кто о чем, а этому главное – питание…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Где раки зимуют

– Андрюха-а-а, давай-ка сюда!

Голос Корсавы мне не понравился. Таким голосом не зовут отведать сала.

Я виновато кивнул чернявому верзиле Диомиду, с которым мы тренировались на саблях. Не дело это – бой прерывать, но коли уж старший зовет…

Интересно, что ему нужно? Всплыла правда о малолетнем преступнике Толике? Мне казалось – все уже, проехали. Две недели прошло, как доставили разбойников в темницу Уголовного Приказа, боярин выдал каждому премию в десять грошей – и пошло-поехало по-старому. Тренировки на учебном поле, незлая ругань десятника, улетающие в «молоко» стрелы – в программу моего обучения теперь включили лук.

А вот с боярином так и не удалось пообщаться про лазняков. С того дня, как мы вернулись из экспедиции, он почти и не бывал в усадьбе, а если и появлялся к ночи, то настолько мрачным, что отпадало всякое желание его дергать.

– Что звал, Корсава? – осторожно спросил я, пройдя почти все поле. Зычный у десятника голос, на километр, должно быть, слышен.

– Ты вот что, Андрюха, – Корсава перебирал пальцами рукоять висевшей у пояса сабли и глядел куда-то мне под ноги, хотя ничего интересного, кроме пожухлой травы, там не наблюдалось. – Иди-ка ты сейчас домой, в усадьбу свою.

– А что так? Пожар, потоп, дефолт?

– Ступай, там все узнаешь, – десятник упорно не глядел на меня и даже непонятное слово «дефолт» не счел ругательством в свой адрес. – Ступай. Да саблю-то сдай, ни к чему с ней по городу…

– Завтра-то как обычно приходить? – закинул я пробный шар.

– Иди-иди, – хмыкнул мой наставник. И уже когда я повернулся, добавил вслед: – Прямой тебе линии.

Как-то все это было странно. Я чуть ли не бегом шел по городу, и плевать мне было, что октябрь под конец вдруг расщедрился на прекрасную солнечную погоду. Плевать мне было на запоздалое бабье лето. Никогда я еще не видел Корсаву таким. Более всего это смахивало на попытку замаскировать стыд.

Но что же все-таки? Если дело в Толике – то не в усадьбу меня надо было отпускать, а тут же, на полигоне, вязать и тащить в Приказ. Но почему потребовали сдать оружие? Раньше-то я всегда домой возвращался при сабле. «Ты оружие получил, оно теперь всегда с тобой должно быть, – наставлял меня десятник. – Это ведь больше чем кусок стали, это отныне часть тебя». И вот часть меня из меня и вырвали.